Когда, резвясь ягненком по дороге,
шел с мамой в церковь, как на торжество,
я целовал хачкары,* босоногий,
и затихал, не знаю отчего.
Я и теперь целую их то в муке,
то радостью нечаянной согрет —
о праотцы, целую ваши руки,
из камня созидающие свет.
* * *
Я, подобно дубу, сердцем в землю врос,
В землю, налитую жарким ливнем слез,
В землю, что грозою сожжена дотла,
В землю, что багровым маком зацвела.
Вихри налетели,тучи наползли,
Оторвать хотела сердце от земли…
Если ветви дуба срезать до одной,
Снова он листвою зашумит весной.
ЭЛЕГИЯ
На сердце века раны тех времен
Я должен высечь, завещав армянам:
На памятнике всеармянским ранам —
Два миллиона горестных имен,
Трагедию земли — предсмертный стон
Двух миллионов жертв под ятаганом.
У мира на глазах, как будто всех
В кровавом этом море укатало,
И человеколюбие молчало…
Два миллиона выстраданных вех!
А как же в людях доброе начало?
И желтизну застывших о смерти лиц
Луна впитала, вознесясь над ними
Пергаментом, одною из страниц
Истории, воспринятой живыми, —
Осенний лист, который в небосвод
Взметнуло, вырвав с мясом, лихолетье,
И много меньше стало нас на свете,
Осталась горстка в тот жестокий год.
И начертать на сердце супостата
Я должен, взяв резец и молоток,
Два миллиона выстраданных строк,
Глубоких, как ущелье Арарата:
За каждою строкою — человек,
Боль, рана, не зажившая поныне, —
Два миллиона чистых, словно снег
На склонах нашей вековой святыни.
Я должен высечь эти имена,
Чтобы спалось в сырой земле спокойней
Двум миллионам, унесенным бойней, —
Вселенная, тут и твоя вина!
Живым потоком мы брели устало
По выжженным безлюдным деревням.
И зрелище резни от нас скрывала
Ночная мгла из состраданья к нам.
Ступая в мертвой темноте неверно,
Я под ноги глядел, чтоб не упасть,
И голову ребенка вдруг извергла
Навстречу мне зловещей ночи пасть.
Я в ужасе глядел остекленело:
Светилась кровь невинная во тьме,
В глазах еще живое что-то тлело…
Потом луна пришла на помощь мне,
И мы в молчании взялись за дело,
Могилу роя рядом, на холме.
И, мертвое дитя предав могиле,
Сошли с холма и потащились прочь,
Хотя мертвее мертвых сами были,
И в саван нас укутывала ночь.
Скажи, цветок, где стебелек твой тонкий?
Кому ты помешать на свете мог?
И кем ты был — девчушкою? мальчонкой?
Где твое тельце детское, цветок?
В каком саду, цветок, тебя сорвали?
Где пробил над тобою грозный час?
Где изверги тебя четвертовали?
Где бирюзовый свет очей погас?
Где ты, несчастный, встретился злодею?
Где был отец, что ты не звал его?
Где мать? И почему ты был не с нею,
Не обхватил ручонками за шею?
Она не знает, что дитя мертво…
Измучены, без крова и без пищи,
Мы молча шли сквозь новый Дантов ад:
Пред нами — смерть,
За нами — пепелища.
Изгнанникам отрезан путь назад…
* * *
Всякий раз, как услышу о родине, я
Вспоминаю наш старенький дом под горою
И негромко бормочущий голос ручья,
Мне слагавшего сказки вечерней порою.
Аист белый, как снег, вспоминается мне,
Угнездившийся на топольке одиноком,
И могила отца моего на холме,
Словно каменный вопль, не услышанный богом;
Очага раскаленного сладостный дым,
Слабый скрип колыбели в родительском доме,
Мать, склоненная над изголовьем моим
И касание ласковых тихих ладоней.
Был наш дом неказист, но за ним, как оплот,
Мощно ввысь уходил Арагац величавый.
Стая белых голубок пускалась в полет,
В синем небе искала звезду моей славы.
И тропинку, тропинку забыть не могу,
Что начало брала возле дома родного
И вела меня к свету сквозь холод и мглу,
И вела меня к высям свершенья и слова.
К яркой радуге, к млечным путям — над землей —
Я поднялся той давней, той детской тропою,
К светоносной кремлевской звезде золотой,
К той звезде, что назвал я своею судьбою.
* * *
Когда земля под щедрым вешним блеском
Спешит прикрыть цветеньем наготу,
Когда ручьи звенят по перелескам,
Когда ликуют яблони в цвету,
Когда река безумствует на воле,
Когда шалеют и цветы, и шмель,
Когда весенний луч целует поле, —
Мне опьяняет душу странный хмель:
И я хочу дарить цветы прохожим
И сам вдыхать их вешний аромат,
И в радости, с печалью чем-то схожей,
Хочу испить случайный женский взгляд;
Улыбки девушек приветным словом
Нежданно в гости залучить хочу;
И жизнь мне кажется открытьем новым —
Ее в объятья заключить хочу!..
О, сердце, мир одеть таким покровом —
Весне одной то чудо по плечу!
СКАЗАНИЕ О ГОРЕ
Из недр земли, с земного дна
Высоко поднялась она,
Легла, как камень на дороге,
И грозные ее отроги
Холмам закрыли все пути —
Теперь им к славе не пройти.
От страшной зависти желтея,
Тогда воскликнули холмы:
«Что за коварная затея,
Такого не потерпим мы!
Неужто век нам быть холмами,
А ей — горой, какой позор!
Хотим горами стать мы сами —
Других здесь не потерпим гор!
Не станем кланяться ей в ноги,
Сметем ее с своей дороги!»
Горе грозя, к плечу плечом
Холмы примкнули в злобе ярой,
Но ей все козни нипочем,
Ей нипочем все их удары.
…Холмы решили взять свое:
Упрямые, простерли руки
И стали сыпать на нее
Горстями горести и муки, —
Землей засыпать, замести
Безумную решили твердо…
Но не сошла она с пути,
Над ними возвышаясь гордо;
Лишь стала выше во сто крат,
Всю боль и гнев земных утрат
В себя вобрав, как скорбный клад!..
Она зовется — Арарат…
Родной, злосчастный Арарат.
ЗАВЕЩАНИЕ
Что завещать тебе, мой сын, что завещать, сынок
Чтоб и в веселье, и в беде меня ты помнить мог?
Сокровищ не припрятал я… А впрочем, есть одно:
Мой сын — сокровище мое, дороже всех оно.
Но есть другой бесценный клад, что с детства дорог мне,
Такого клада не найти в далекой стороне;
Пускай томится он пока. закован в облаках,
Прими его как отчий дар: он должен жить в веках.
Из плена вызволи его и, на спину взвалив,
Перенеси в отцовский дом, в кипенье наших нив!..
Тот клад — Масис родимый наш.
Да, ноша нелегка,
Но правдою святой сильна и детская рука!
Когда же гору сдвинешь ты и принесешь ее,
То из могилы сердце вынь горячее мое
И на вершине схорони, под снегом, на века —
Чтоб успокоилась его палящая тоска.
Я завещал тебе Масис, и ты храни его,
Как свой язык родной, как стены дома твоего!
В наследство отец оставил мне клад.
Не счесть до конца сокровищ моих, —
Ни шах, ни раджа средь пышных палат
Еще никогда не знали таких!
Богатства мои — тебе, мой народ!
Замков на них нет ни ночью, ни днем.
Лишь враг к ним пути вовек не найдет:
Их место в стихе и в сердце моем!
АРМЕНИЯ-МАТЬ
Мне приходит на память картина. Средь высохших лоз
Мать Армения на руку скорбно склонилась лицом.
Голубеет Араз — водоем ее жалобных слез,
В пыль затоптан венец… Что же стало с прекрасным дворцом?..
Все растоптано, смято, здесь дикий промчался
сельджук.
Солнце с неба сорвал и оставил луну горевать,
Обрекая народ нищете и печали разлук.
Опершись на ладонь, ожидает Армения-мать.
Как луна из-за облака, смотрит печально она,
Ждет: какая дорога, какая ей жизнь суждена?
Ныне вижу тебя, молодая отчизна моя.
Ты путями суровыми шла из далеких веков,
Побратим синеглазый вернул тебе свет бытия.
Ты свободна от древнего горя и тесных оков.
Молодыми садами раскинулась ты по земле,
Гроздь за гроздью — тяжелые черные пряди кудрей.
Ты сегодня, проснувшись, ликуя, в предутренней мгле
Загляделась очами зари на своих сыновей.
А они вкруг тебя, — ни смелее, ни краше их нет, —
А они высекают из камня холодного свет,
Выжимают вино, собирают с цветов твоих мед.
Мать отчизна цветет, зреет колос под ветром шурша,
Ныне знает она: все, что в сердце лелеет народ,
То и сбудется, так наша новая жизнь хороша!
Изумрудная завязь свободного нашего дня
Развернется и вспыхнет грядущего ярким цветком,
Лепесток к лепестку — пятилистник блеснет, осеня
Тропку нового сада, украсив отстроенный дом.
Мать Армения, ныне, спокойной рукой опершись
На сыновние плечи, ты смотришь в лазурную высь.
Так цвети же, отчизна, и вечно счастливою будь.
Жизнь свою отдадим за просторный и ясный твой путь!
МИР
Благоухание, цветенья буйный пир…
Ты все желаннее, все сладостнее, мир.
Растешь ты, как дитя, чтоб великаном стать,
Вселенная — твоя заботливая мать.
Сердца людей стучат сегодня как одно,
Лишь о тебе сейчас нам думать суждено.
Ты — животворный звон колоколов Кремля,
Ждут лемехов твоих широкие поля.
Мир, славный пахарь наш, я слышу песнь сестер —
Поют на тракторах смуглянки наших гор,
А если женщина взялась за дело — знай:
Любая горсть земли даст щедрый урожай.
Мир, добрый сеятель, ты сеешь вечный свет,
В ладони солнечной сжав семена побед.
Пусть борозды твои по всей земле пройдут, —
Сторонники войны могилы в них найдут.
Пусть вдалеке еще немало черных туч —
Ты нас объединил и натиск наш могуч.
Благоухание, цветенья буйный пир…
Ты все желаннее, все сладостнее, мир.
К РОДИНЕ
В ручьи ручейки впадают
И реки бегут по взгорьям.
А реки впадают в реки
И вот — становятся морем.
Со всех берегов чужестранных,
Где голод, нужда и горе,
Стремятся к тебе караваны,
Чтоб слиться в едином море.
Все вьюги над ними кружили,
Все ветры их лица хлестали.
О, сколько они пережили,
Как много они испытали!
Оставив ночи проклятий,
Где тлели изгнанников света,
Сегодня стекаются братья
На эту великую встречу.
Глядят на поля, на горы,
Любовью к тебе горя.
В твоих необъятных просторах
Бросают они якоря.
Вернулись те, кто сложили
Песни о мраке чужбины.
На реках чужих служили
Мостами их голые спины.
Встречай же сынов своих,
Родина!
Пришедших из мглы
Непогодины.
Встречай их, из тьмы бредущих,
Сильней становясь и прекраснее.
Чем лес деревьями гуще,
Тем бурям он неподвластнее.
О Родина наша, Армения,
Ты песню любви им спой,
О том, как Октябрьским сражением
Был начат твой век золотой,
О том, как по лестнице звездной,
В трудах
Поднимаешься ты
К радости, нами созданной,
К вершинам
нашей мечты.
НАШ ОГОРОД И ВПРАВДУ ЧУДО
Наш огород благоуханный садам Шираза был под стать.
Плыл над округой запах пряный и летом, и весною ранней.
Он и доныне как оазис в песках моих воспоминаний.
Отец берег его и холил, души не чаяла в нем мать.
Наш огород… В Ширазе лучший цветник ему был что двойник.
Весною аистиным раем наш тополь становился снова,
и наша дверь была открыта всегда для путника любого,
и зазывал утишить жажду водой студеною родник.
Наш огород… Отцу Шираза он был создания венец
и чудо — матери и сестрам, сияньем юности объятым.
Овеяны воспоминанья его далеким ароматом,
и снова в них многострадальный, многопечальный мой отец.
МОЕМУ ОТЦУ — ГЮМРИЙСКОМУ ОГОРОДНИКУ
Приходил мой отец вместе с ветром вечерним Ширака,
И лопата была как луна у него над плечом.
Приходил мой отец, — это сон выплывает из мрака, —
И казалось: весь мир с ним приходит в наш нищенский дом.
И приносит отец мой волнующий запах баштана,
А лопата блестит — золотая надежда семьи.
У отца на руках лепечу о мечте постоянной:
«Ну когда ж ты возьмешь и меня на баштаны свои?»
Приносил он с собою дыханье земли, вечно юной,
И в объятьях его засыпать было сладостно мне,
И по грядкам амема, по грядкам зеленым тархуна
Я бродил и бродил до рассвета в безгорестном сне.
Приходил мой отец вместе с запахом дальнего поля,
И не верил я матери, мне говорившей, грустя:
«На баштанах чужих спину гнет твой отец поневоле».
Приходил мой отец… Вспомню — плачу теперь как.
* * *
Бабушка, наша отчизна какая?
Та, над которой небо без края,
Над беспредельною голубизной
Красное солнце, яростный зной.
Та, на которой гора Алагез,
Птицы — ашуги в зелени лоз,
Вольные реки — рокочущий саз,
Озеро — радость ликующих глаз,
По ветру косы пустило волнами
И озарило отчизну огнями.
Дивно хорош светоносный Севан!
На горизонте Масис великан,
Что головою доходит до рая,
Вот она, наша отчизна, какая!
Та, где Казбек с Арагацом вдвоем
Подняли чашу с кипящим вином
И закричали Масису: «Эй, старый,
Выпьем за дружбу полною чарой!»
* * *
Пусть вечный снег горит на ваших тронах,
Вершины гор родной моей земли!
Пусть бьют ключи на ваших горных склонах,
Чтоб вечно воды вниз бежать могли.
Цвети, земля, под жарким небосводом,
Пусть колос наливается зерном,
Пусть не струится кровь по свежим всходам,
Мы спелый хлеб благословим вином.
Не вспомнит, может, хлебопашец новый,
Впервые боронящий горный склон,
Что был в плену Масис седоголовый,
Что хлеб армян был кровью окроплен.
Я рад — пусть он забудет про невзгоды,
Про гнет, давивший наш народ родной,
Пусть с другом он беседует, как воды
С освобожденной, радостной землей.
НА ЧУЖБИНЕ
Ненаглядные, милые горы,
Изумрудные горы мои.
Вы не знали скитаний и горя,
О счастливые горы мои!
Я цвела на ваших уступах,
Я сестрою вашей была.
Талый снег по весне пила —
Свежий снег вершин неприступных.
Но пришли за цветами моими,
За хмельным благовоньем пришли,
Унесли и в саду на чужбине
Посадили от вас вдали.
Желтой горстью осени стала
Я в чужом, постылом саду.
Птицей с вырванным горлом стала,
Не увижу я вас, не приду…
Где вы, ветры? С хребтов слетите
На могучих крыльях своих,
Из беды меня унесите.
Отпустите в краях родных.
Вешний ветер, в лицо мне брызни
Талым снегом вольных высот.
Алым пламенем новой жизни
Сердце мертвое расцветет.
И опять по стремнинам горным
Запах диких роз потечет…
Ах, и птица с вырванным горлом
На родной земле запоет!..
ДРЕВНЯЯ НАДПИСЬ
Я гнездо себе свил высоко в облаках,
Я гнездо себе свил на вершинах крутых, —
Но меча никогда не держал я в руках,
И шакалы детей растащили моих.
И покинул тогда я приют в облаках,
И построил гнездо в синих недрах морских, —
Но меча никогда не держал я в руках,
И акулы детей растащили моих.
Но когда, возмужав, крепость я заложил,
И, с другими сплотясь, эту крепость воздвиг,
И в защиту ее грозный меч обнажил, —
Отстоял я весну для потомков своих.
* * *
Святая отчизна, ты в сердце моем,
ты в сердце моем,
не сочти же словами,
что, если рассечь мое сердце, то в нем
могуче зажжется знамен твоих пламя,
Кричать о любви не хочу, не могу,
но знай и, великая, сыну доверься:
сто раз тебя ранить удастся врагу, —
и тысяча ран изъязвит мое сердце.
Отчизна, я весь твой и больше ничей,
и в трудной дороге к заветному краю
я вспыхну свечой ради славы твоей,
без пепла — до капли последней — сгорая.
ИЗ ЛЕГЕНД ШИРАКА
Когда отец мой строил дом, то он
Поворожил над каменною кладкой:
Храня обычай дедовских времен,
Под камень шапку положил украдкой
И верил, что в круговороте лет
Он сохранит очаг от горьких бед.
И вместе с шапкой положил перо
Неуязвимой, долголетней птицы
И думал: «Пусть предание старо,
А все ж беда со мной не приключится,
И, может быть, средь бурь превратных лет
Я сохраню очаг от горьких бед».
Он с шапкой положил перо орла,
Как символ долговечности и счастья,
Но буря дом убогий разнесла,
И на отца обрушились напасти.
Он не сберег родной очаг от бед.
На всем лежал уничтоженья след.
Надежду потеряв, он строил вновь,
Бетон с железом положил в основу,
Вихрь налетел, лилась потоком кровь,
Не миновала смерть родного крова.
Настали годы воинских побед,
Но смерч войны на всем оставил след…
В основу шапку братства мы кладем
С пером лучисто-белым голубиным,
Чтоб в мире мир царил, чтоб отчий дом
Не омрачился горем ни единым,
И край родной в круговороте лет
Мы охраним от горестей и бед.
Но если нас заденет злобный враг,
Мы встать, как горы каменные, сможем.
Чтоб защитить отчизну и очаг,
Не только шапки — головы положим.
Мы отстоим от горестей и бед
Наш мирный дом в круговороте лет!
* * *
С берега Арпачая кто-то зовет меня,
Мой отец-огородник, верно, там ждет меня.
Нет, это только голос глуби вод сберегли,
Мертв отец, но бессмертны зовы родной земли.
Пойте, мудрые воды, слышу ваш вечный зов.
Как же я позабуду отчий родимый кров.
Днем и бессонной ночъю слышу струй бубенец:
Воды, как я, смеются, плачут — как мой отец.
* * *
Любой мечты прекраснее стократ,
Столь близок мне, столь от меня далек,
Горчайшая из всех моих утрат —
Столь близок мне, столь от меня далек, —
Доколе ты пребудешь, Арарат,
Столь близок мне, столь от меня далек?
* * *
Ты прости меня, мать, о земля дорогая моя,
Если пала росой на цветы твои скорби слеза.
Ты, как мать, мне прости, то оплакал любовь свою я,
Не лучи твоих звезд, — обожгли меня милой глаза.
Словно дикий шиповник, открыл я ей душу свою,
Но швырнула ее на дорогу: мол, груб ты и дик!
И нашли меня путники, шедшие в нашем краю,
Наклонились и подняли бедную душу мою.
«О неверной напрасно ты плачешь», — промолвил старик.
Так сказал он, и тучи печали сумел разогнать,
Лишь упали последние капли на зелень полей.
Эти слезы прости мне, земля, как простила бы мать,
Пусть, останусь я диким шиповником в песне твоей.
* * *
Город горем бы я мостил — город мал,
Горе по ветру я пустил — ветр ее взял.
Горе другу решил отдать — друг не друг,
Думал с горлицей бедовать — порх из рук.
Отдал горе свое горе — не берет! —
Ни гора, ни в глухой норе старый крот.
Отдал веку я своему, только нет:
— Хватит горя мне своего! — был ответ.
Ни сестра не взяла, ни друг, ни гость,
Мать взяла, превратившись вдруг в пепла горсть…
* * *
От тяжких ран томится мать земля, —
В былых боях нанес их враг постылый.
Печалью отуманены поля,
И эти раны — братские могилы.
О, не одну мы пролили слезу
За тех, кто отдал жизнь отчизне милой»
Забвенье породило бы грозу
И новые солдатские могилы.
Не забывайте, люди, даже в снах
Места, где погребен священный прах.
* * *
В тревоге склонялась на поле брани
Русская девушка надо мной.
Прохладнее стало горящей ране
От этих синих глаз надо мной.
Как будто вдруг расцвело в тумане
Небо Армении надо мной.
ГОЛОС ПОЭТА
Я — поэт. Я вечностью рожден.
Вскормлен я землей и небесами.
Звезд язык… знаком мне с детства он,
С птичьими знаком я голосами…
Голубь мне садится на плечо,
Но в любовь высокую влюбленный,
Я — всегда мечтавший горячо
Обласкать как сына мир зеленый,
Я — готовый плакать в три ручья
Из-за чьей-нибудь одной слезинки,
Я — не раздавивший муравья,
Я — на смерть восставший в поединке
Ради жизни, счастья и труда, —
Ныне словно ласточка кричу я,
Что тревожно вьется у гнезда,
Коршуна кружащего почуя…
Призываю: в сердце меч врагу!
Жизнь восславьте, зло сведя в могилу! —
Смерть в уста поцеловать могу,
Но простить врагу — превыше силы!
Он хотел вселенную залить
Черной тьмой, воздвигнуть горы пепла,
Он хотел извечный свет убить,
Чтобы солнце на небе ослепло.
В сердце, превращенное в набат,
Бьет неумолкающая совесть.
Я кричу: нам гибелью грозят!
Встаньте все, к сраженью приготовясь!
Встаньте все — и Север, и Восток,
И вершины, и леса, и реки.
Смерть в уста поцеловать бы мог.
Но врагу я не прощу вовеки!
Я, не раздавивший муравья,
Я, скорбевший по цветке увядшем, —
Я кричу щадить врага нельзя,
Чтоб его не видеть детям нашим,
Чтобы, в мире уничтожив зло,
Мирно человечество цвело!
* * *
Ax, как много курил отец,
ах, как много, безмерно много…
И, задымленная вконец,
перед ним ложилась дорога.
Он угрюм был и нелюдим.
Он тоску заглушить стремился.
И сожженного Карса дым
из отцовской трубки струился.
* * *
Фиалке ветер говорил:
«Умчимся за море со мной!»
«О нет, — вздохнув, цветок сказал, —
Умру я без земли родной!»
Но ветер верить не хотел,
Фиалку выдернул, жесток,
И увидал: в его руке
Лежит безжизненный цветок.
Отзывы Монумент «Мать-Армения» (Ереван, Армения) — описание, история, расположение, отзывы, фото и видео.
В самом центре Еревана над городом возвышается монумент «Мать-Армения». Памятник в 54 м, выполненный из меди, призван увековечить подвиг народа Армении в Великой Отечественной войне.
Традиционно в образе Родины выступает женщина. В этом монументе мать вкладывает в ножны меч.
Сила, мощь и победа символизируются памятником «Мать-Армения».
Мать-Армения
Что представляет собой монумент
«Мать-Армения» — это скульптора в 22 м, а вместе с пьедесталом она составляет 54 м. У основания «Матери-Армении» находится Музей министерства обороны. Здесь можно увидеть личные вещи, документы, оружие и портреты героев не только Великой Отечественной войны, но и Карабахской.
В Музее министерства обороны есть экспонаты, рассказывающие также о жизни тыловиков. Туристы смогут узнать, как трудились, любили и просто жили в годы войны рабочие, крестьяне и интеллигенция.
Не всегда на этом месте возвышалась женщина, представляющая собой собирательный образ матери земли Армении. Первоначально на пьедестале была установлена скульптора Иосифа Сталина.
Окружают монумент «Мать-Армения» образцы вооружения, а у его подножия горит Вечный огонь, призванный увековечить память погибших героев.
Не всегда на этом месте возвышалась женщина, представляющая собой собирательный образ матери земли Армении. Первоначально на пьедестале, который появился в центре Еревана в 1950 г., была установлена скульптора Иосифа Сталина, автором которой был Сергей Меркулов. Но после того, как культ личности правителя страны был разрушен, та же участь постигла и памятники, олицетворяющие Сталина.
Новая скульптора появилась на пьедестале в 1968 г. Авторами монумента «Мать-Армения» стали архитектор Рафаел Исраелян и скульптор Ара Арутюнян.
Как добраться
Памятник «Мать-Армения» находится в центре Еревана, в парке Ахтанак (Победа).
Самый безопасный и надежный способ попасть в Ереван для российских туристов — это самолет. Можно воспользоваться услугами авиакомпаний «Аэрофлот», «Армавиа» или «Сибирь». Наземный транспорт после грузино-абхазского конфликта практически недоступен для россиян. Не стоит пытаться добраться в Армению и на личном автомобиле, на границе с Грузией у вас могут возникнуть проблемы.
Из аэропорта Звартноц, находящегося в нескольких километрах от Еревана, можно доехать до центра города на автобусе или маршрутном такси.
Практическая информация
Музейный комплекс «Мать-Армения» открыт для туристов ежедневно. На сам монумент можно полюбоваться в любое время, а попасть в музей в будние дни с 10:00 до 17:00, в выходные — с 10:00 до 15:00.
Вход для всех посетителей в музей «Мать-Армения» бесплатный.
Адрес: Республика Армения, г. Ереван, ул. Азатутюн, 2; телефон для справок: (3741) 201-400.
«Мать Армения» — монумент, символизирующий Армению. Расположен в Ереване, в парке Ахтанак (парке Победы).
Изначально на пьедестале стоял памятник Иосифу Сталину, воздвигнутый в честь победы Советского Союза в Великой Отечественной войне.
Строительство памятника курировал первый секретарь ЦК КП Армении Григор Арутюнян (Григорий Арутинов). Торжественное открытие состоялось 29 ноября 1950 года. Статуя считалась художественным шедевром скульптора Сергея Меркурова, пьедестал разработан архитектором Рафаэлем Израеляном. Израелян, предполагая, что памятник долго не простоит на пьедестале, выполнил его в виде традиционной трехнефной базилики. Спустя много лет он признался: «Слава диктаторов скоротечна, поэтому я построил простую армянскую базилику». В отличие от внешних резко очерченных прямоугольных форм, внутри светло, интерьер напоминает Церковь Святой Рипсиме в Эчмиадзинском монастыре.
В 1962 году памятник Сталину был демонтирован. В процессе сноса один солдат погиб и множество пострадали. Автором монумента «Мать Армения» стал скульптор Ара Арутюнян. Высота монумента — 22 м, вместе с пьедесталом — 51 м; выполнен из чеканной меди.
«Мать Армения» символизирует мир через силу, а также напоминает о выдающихся женщинах, сыгравших немаловажную роль в истории страны, взявших в руки оружие, чтобы помочь своим мужьям в борьбе за свободу, как это сделала участница армянского национально-освободительного движения Сосе Майрик.
В основании монумента расположен музей Министерства обороны с коллекцией предметов времен Второй мировой и Карабахской войн.